Стасом, если из-за такой мелочи тебя бы беспокоили. Своими каналами и помощниками обзавелись. Тоже кое-что умеем.
— Знаю, умеете, умеете, — улыбнулся Орлов. — Ну что, завтра поедешь в Раменское?
— Сегодня, Петр. Меня что-то беспокоит. Странно все, нелепо в этой семье. И почему Марина прячется от всех, ни с кем не поддерживает отношений, замкнулась?
— Но ты же сам говорил, что разлад в семье, девичья психика не выдержала информации о супружеской измене матери, визита в дом настоящего отца. Это ведь трагедия — узнать, что горячо любимый тобой человек, с которым ты всю жизнь прожила, оказался чужим по крови. Много чего здесь может заставить сторониться близких людей.
— И все же меня что-то беспокоит, — снова повторил Гуров. — Надо ехать сегодня. Убедиться, что это именно Марина Кириллова, что с ней все хорошо.
— Ладно, упрямец, — кивнул Орлов. — Будь по-твоему. Привык я, понимаешь, к твоей интуиции, знаю, что она тебя не подводит. Сейчас позвоню, пусть тебе дадут служебную машину.
В клинике было пустынно и тихо. Гуров смотрел на спокойные интерьеры лечебного заведения, не лишенные изящества и вкуса. Наверняка приглашали дизайнера. Очень уж все гармонично сочеталось: и формы, и цвета, и планировка помещений. Охранник, увидев удостоверение полковника полиции, вскочил со своего стула у входа и вытянулся. Явно бывший полицейский. Гуров не удержался и буркнул бравому стражу: «Вольно!»
По коридору торопливо шел невысокий щуплый мужчина в синем медицинском костюме и белых мягких туфлях.
— Это вы Гуров из МВД? — спросил он, подходя к гостю. — Москвитин, дежурный врач сегодня. Пойдемте к лифту, вон туда, направо.
Лев обратил внимание, что у этого, в общем-то, тщедушного человека сильные волосатые руки с ухоженными пальцами. Руки хирурга, говорят о таких. А внешне хирурга не отличить от обычного человека, но они умеют стоять по несколько часов у операционного стола и не терять координации, не нарушать внимания. Четко, точно и кропотливо делать свое дело.
«А ведь они, как мы», — с усмешкой подумал Лев, когда они с Москвитиным вошли в кабинку лифта. Он слушал хирурга, который рассказывал о клинике, о том, что им повезло с руководством, а сам думал о том, что у сыщиков вот такая же кропотливая работа. Сутками ковыряться в ранах общества, выуживать заразу, очищать, дезинфицировать. И всегда по локоть в мерзости. А потом и сыщики, и врачи выходят к людям, улыбаются солнцу и любимым женщинам, и никто не знает, как им было тяжело, мерзко, как они устали. И самое главное: ни те, ни другие не променяют свою работу на другую!
— А что вы, Олег Эдуардович, можете мне рассказать о Кирилловой?
— Я, конечно, не ее лечащий врач, но, в принципе… — Москвитин показал рукой на диван в холле под большим деревом в кадке. — Давайте тогда уж присядем. Или вам удобнее в ординаторской?
— Какая разница, — пожал плечами Лев, — давайте здесь поговорим. Все равно ведь у вас пусто. Никто не ходит по коридорам, не подслушает.
— И правильно, — согласился хирург, усаживаясь на диван. — Тут как-то просторнее. Зелень вон, воздуха больше. Кириллова, говорите? Сложно все с этой девочкой. Наверное, не стоит утомлять вас медицинскими терминами. А если простым языком, для обывателя, то у нее патология серьезная, и сердце может перестать работать, если ему не помочь хирургическим путем. Если бы в детстве, то все бы обошлось, скорее всего. А сейчас, на этой стадии… Не знаю…
— Она может не выжить?
— Мы не боги, — просто ответил хирург. — Иногда мне кажется, что от нас вообще мало что зависит. Понимаете, каждый раз ты хорошо делаешь свое дело, выполняешь все, что положено, но один пациент выживает, а другой нет. Можно сослаться на индивидуальные особенности организма, переносимость и непереносимость, на факторы воздействия… Черт! Мне порой кажется, что все давно решено за нас. Кому — жить, а кому — нет.
— Вы просто устали, — усмехнулся Лев.
— А может, наоборот… — пожал плечами Москвитин. — Мы провели комплексное обследование Кирилловой. Хирург, который собирается взяться за эту операцию, получил все данные и готов сделать все возможное. Процент благополучного исхода очень низкий, не больше 10 процентов.
— А она? Как она сама относится к предстоящей операции? Я слышал такое мнение, что, если больной не хочет жить, тут и медицина бессильна со всей своей мощью и многовековым опытом.
— Не знаю, что вам и сказать. Наверное, боится. Наверное, устала от своего состояния. Она ведь запретила сообщать родным и близким о своей болезни и предстоящей операции. Почему? Не знаю. Она почти ни с кем не разговаривает, никого не хочет видеть. Хотя… — Хирург посмотрел направо, где в конце коридора появился молодой человек в таком же синем медицинском костюме, который катил тележку со сложенным на ней стопками бельем, и кивнул головой в сторону санитара: — Это Сашка Бурмистров. Хороший парень. Он в мединституте на втором курсе учится и работает у нас. Пока санитаром, а потом видно будет. Так вот она с единственным человеком общается — с ним.
— Да? — удивился Гуров и спросил: — А можно с ним поговорить?
— Отчего же, — кивнул Москвитин и громко позвал: — Саша, можно тебя на минуту?
Тот оставил тележку и подошел к мужчинам. Гуров представился и попросил Бурмистрова присесть. Странно, но удостоверение полковника полиции нисколько не удивило и не взволновало молодого человека. Такое ощущение, что в больнице полковники десятками ходят по коридорам. Или каждую ночь наведываются.
— Саша, мне нужна ваша помощь. Видите ли, я уже несколько недель разыскиваю по всей Москве Марину Кириллову. И нашел только сегодня здесь, и вот в таком состоянии. У нее очень сложно в семье, у нее, вообще, все сложно, а теперь еще и со здоровьем. Мне очень нужно с ней поговорить, она — важный свидетель или ключик к разгадке одного дела, или даже не одного. Олег Эдуардович сказал, что у вас с Мариной хороший контакт, что вы — единственный человек, с кем она общается.
— И что вы от меня хотите, товарищ полковник? — честно и открыто посмотрел в глаза Гурову парень. — Чтобы я вас ей представил и поручился за вас?
— Ну, ну, юноша! — Лев улыбнулся, стараясь выглядеть дружелюбным. — Что же вы сразу так! Я хочу понять состояние Марины. Физическое мне описал Олег Эдуардович. А каким вы видите психологическое, эмоциональное состояние девушки? Она же разговаривает с вами?
— А она ни с кем не разговаривает, — тихо ответил Бурмистров, — и со мной тоже. Это я с ней говорю. Прихожу в палату, делаю свое дело и разговариваю, а она слушает. Странная